Промптов А - Исповедь Женоненавистника
Промптов А.
Исповедь женоненавистника
"Я пошёл воды напиться из колодца из ведра. Глядь, а мне пора жениться, хорошо б
уже с утра. Шапку хвать, поллитру - в зубы, и - на поезд до Москвы. Ночь мне
снились Ваши губы, до рассвета снились Вы! По соседству мял гармошку весь
наколотый мужик, и мычал про Мурку-кошку, напрягая свой кадык. Вслед за ним
завыли бабы про обрыдлое житьё, и что славно было б, кабы стало в шопах всё
ничьё. Дед Кузьма достал газетку, прошло-вторнишный "МК", и, почёсывая репку,
вслух читал про Собчака. Внучка дёргала ручонки у затасканной "Барби", а на
верхней полке Чонкин спьяну плакал: "Не губи!"
Прибыл. Вылез на вокзале без копейки, без сапог. Чёрта с два Вы это знали,
уплетая Ваш пирог! Мент спросил мою прописку - я отдал ему пиджак, а за щей
горячих миску отплясал толпе гопак. Бос, несчастен до икоты, поволокся Вас
искать. Кого спросишь - все: "Да что ты?! Али псих ты, али тать?!" На Тверской
стою, рыдаю: дальше некуды идти. Вот дождаться бы трамваю и улечься на пути.
Кто-то бросил в ноги чирик, кто-то - чёрствый хлебца кус, положил поэму лирик в
мой замызганный картуз. Я очнулся от печали и окреп мой слабый дух, а чертей,
что накачали, разогнал во прах и пух. И походкой своей гулкой - двинул делать
променаж... Вдруг из правого проулка вылетает "Вольво" Ваш.
Я вскричал, зажмурив очи, выдрав клок из бороды...
Скрежет, лязг...
Виденье ночи! - надо мной склонились Вы!
Я лежу, себя не чуя, где рука, где голова, и гуляет, Вас бичуя, меж зеваками
молва. Де, насели девки в "тачки", давят даром христиан! Скоро сядем на карачки
по примеру обезьян. Дикий век и нравы грешны, и машин - как мошек в нём, вон -
полёг ещё сердешный от бабёнки за рулём. Из толпы пробился доктор, гинеколог или
кто... И устроил мне осмотр на предмет того-сего.
- Внутривенное - прекрасно, психотропно - здоровяк, а лежит из-за упрямства,
ради славы в новостях.
Я поднял кулак пудовый, ткнул врачишку по скуле - и поймал Ваш взор медовый, и
морщинку на челе.
- Вы ко мне не равнодушны? - подбочениваюсь я. - Я в любви товарищ ушлый, не
таращьтесь на меня!
Вы сказали:
- Прямо жутко уезжать теперь одной...
Я сказал:
- Моя голубка! Будьте Вы моей женой!
Свадьбу тотчас обкрутили, водку пили в три ручья. По кольцу нам подарили,
значит, стало быть, ничья. Тесть слезу пустил большую о всех прежних женихах, я
сижу - и в ус не дую, удивляясь на размах. Одних крашеных тарелок почитай на сто
персон! Перепрут их за безделок, а семье - сплошной урон! Вон - сувают ложки в
брюки, рюмки стырили уже, тянут руки свои крюки за сервизом Фаберже. Шурин цедит
мне сквозь фиксы:
- Л-лёха, родственничек мой! Что дивишься? Не годится! Всё не ново под луной.
С тостом встал племянник Борька и, набравши воздух в грудь, рявкнул "Горько!
Горько! Горько! Ну, целуйтесь как-нибудь!"
Я сграбастал Вас в объятья и впился в Ваш рот взасос - дрожь прошла по Вам под
платьем и сопнул курносый нос. От лобзаний оторваться нет ни моченьки, ни сил.
Эх, пойти б перепихаться - утолить любовный пыл!
...Мы одни. Неровно дышим. Я снимаю с Вас фату.
За окном - почти неслышим - шепчет дождик: бу-бу-бу...
Я бросаю Вас в подушки и набрасываюсь сам, и - вознёсся из избушки скрип кровати
к небесам...
Месяц-два мы жили дружно, я пахал, а ты пряла, но теперь мне стало душно:
разъезжаться, все дела! Я и столяр, я и плотник, без пяти минут - премьер. На
деревне - первый модник и завидный кавалер. Ты же, глупая супруга, знай что
клянчишь: "Дай рубля!" От тебя та
